кто сильней человек или змея? ядерный взрыв или планета земля?
кто сильней – ты или я?
ты или я? [q]

red – hymn for the missing

logan lerman
maverick j. Tollefsen
маверик толлефсен

все, что вы можете узнать о маверике в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ мальчик-зима [21 год] ▸ крагерё // крагерё. ▸ падший. ▸ не женат, полигамен; ▸ мать и отец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . сначала маверик был для меня точкой возврата. мертвым доказательством того, что наша жизнь до прыжка - она здесь. она существует. сперва маверик стал для меня, для альмен, шансом вернуться в жизнь. найти сквозь невзрачность ненавистного города его голубые глаза, и остаться. сперва маверик стал для меня всем. а теперь, когда он готов... маверик стал точкой отрыва. стал последней ступенькой перед затяжным прыжком. стал скользкой последней перилой. маверик стал совершенно самодостаточным, не более мертвым, чем живым человеком, уже отнюдь не только в моей голове. сперва маверик был для меня чарли из буковской "хорошо быть тихоней", а сейчас зажил своей жизнью в корне не похожей на запланированную. сперва маверик был для меня закомплексованным мальчиком, пытающимся скрыться ото всех. сейчас я понимаю, что он стремится туда, где считает и находится его настоящее место - на самое дно. поэтому, прошу вас, не выбивайте из него эту спесь. поэтому, я прошу вас, не поднимайте его со дна. мальчику хочется утонуть - так пусть тонет. мальчику хочется привязать себя к камню под водой - так пусть топится. дайте мальчику жить. дайте ему умирать. и ни в коем случае не тащите его наверх. он там, где ему самое место.

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .
Впервые я встречаю тебя за гаражом. На тебе черная куртка – бомбер и белые кеды, которые всерьез истрепались. Впервые я встречаю тебя за гаражом. Твои волосы торчат во все стороны, глаза полузакрыты и сочатся таким холодом, что хватило бы на целую арктику. Впервые я встречаю тебя по наводке какого-то совета. Ты суешь мне пакетик, в котором покоится сладкая дурман-трава, и цепко выхватываешь из толстых пальцев деньги. Ты хмур и несвеж, каким бывает ветер в начале ноября: забродивший, холодный и зябкий. Своим взглядом пробираешься под ворот, деловито осуждаешь каждую неприкаянную складку на моем теле. Затем, вдруг, ухмыляешься. «ты хоть раз курила траву?». Я деловито ответила, что такое случалось и не надо меня учить. Но ты забил косяк.
Впервые я встретила тебя за гаражом укуренного и от того не менее живого.
Такого больше не повторялось.

Ты никогда не подпускал меня, даже на пушечный выстрел. Рассматривая в тебе, как в мозаике, разноцветные, совсем непохожие на других кусочки, я как рыба задыхалась без возможности тебя решить. Я сходила с ума, вычерчивая на листках дневника твои призрачные, злобные глаза. Я так тебя ненавидела, черт тебя дери, Маверик, за то что ты отнимал у меня любое чувство, кроме любопытства. Оно пожирало меня, как некогда я пожирала веганские батончики bite. Оно глумилось надо мной. Ты надо мной глумился. Встречая на улице ты переходил на другую сторону. Встречая на улице улетал на другую планету.
Затем я встречала тебя только в приемной мисси аульфитц – немецкой женщины психотерапевта, которая не затыкалась о детях африки и всегда заканчивала сеанс на семь минут раньше. Она вся была такая.. такая немецкая. Такая настоящая немка, до чертиков цивильная в своем выглаженном костюме и в поношенных туфлях.

Затем я встречала тебя только в приемной с разницей в пять минут. Замерзшего, почти ледяного после каждого сеанса. Невообразимо трезвого. Совершенно чужого, хотя и близким-то ты никогда не был. И никогда не стал.

«накуримся?»

Ты курил, а я лопала пузыри ароматной розовой жвачки во рту.
- почему ты ходишь к немке, пятница?
- пятница?
- почему ты к ней ходишь?
- потому же, почему и ты. я больна.

В тот день ты сказал, что никаких болезней не существует. Никакой души человеческой нет и в помине. И каждый раз ты выбрасываешь столько денег лишь бы успокоить мать-истеричку. В тот день ты сказал, что каждый находится именно там, где он того сам заслуживает.

- во что ты веришь, маверик?
- в рак и СПИД. Это то, что действительно может с нами случиться.

Ты уходил на полуслове, оставляя меня сидеть с бесконечными ребусами и загадками в голове. Ты никогда не давал знать о себе больше, чем ничего. Ты никогда не был для меня настоящим человеком, обличенным хоть во что-то значимым. Ты никогда.

- кому ты пишешь письма, пятница?
- может быть тебе. Может не тебе.

Ты закатил глаза. Постарался заглянуть в бумажку через плечо, но ничего не вышло. Ты глубоко вздохнул и добавил: «дура ты, пятница».

12 января.
Марта, я снова тебе пишу.
Маверик заходил ко мне ровно четыре дня назад.
Марта, я снова тебе пишу, потому что не знаю что со мной. Холодный и грустный маверик будит во мне то ощущение, когда больше ничего не хочется.
Когда я последний раз его видела, он был одет в серое пальто. И пальто это было такое серое, что скорее напоминало цвет его мешков под глазами, или толерантно намекало на безысходность каждого его дня.
Марта. Я снова тебе пишу. Когда-нибудь я сделаю это. Маверик говорит, что смерть – это только начало. Начало, которого мы очень боимся и именно потому не идем. Он говорит, что надо попробовать все, чтобы войти в смерть [он именно так и говорит] с грузом собственного опыта. Но он никогда не признается в своих словах.
Я видела на его шее шрамы. Штуки три. Но маверик не говорит мне откуда они. Он вообще мало чего говорит о себе, а ты ведь знаешь, как я ненавижу эту тишину.
Я не люблю его, марта. Он мне не друг. И не любимый. И не враг. Он стал моей пустотой. Огромной брешью внутри, которая с каждым днем все сильнее и сильнее разрастается, подобно раковой опухоли.
Марта, когда-нибудь онкология по имени маверик меня погубит.

Какое-то января.
Маверик,
Я устала.
Тебе нравится окутывать свою жизнь пеленой тайны. Завесой несоизмеримого вранья и красочных метафор. Тебе нравится создавать свой кокон из стекла и бетона брошенных наотмашь слов. И все вокруг знают, что мальчик – патологический врун. Но всем нравятся его сказки. И маверик, ты как один из братьев Гримм.
ты красишь жизнь гуашью, преимущественно черных цветов, но это же лучше, чем белый лист.
И красивые девочки шепчут тебе на ухо: «почему ты такой грустный?»
И ты отвечаешь им.
Потому что сдохла моя кошка.
Потому что я подцепил вич.
Потому что я пытался съесть свой локоть.
Потому что отец ушел от меня, воспитав во мне комплекс херового сына.
Потому что я съел пропавшую рыбу.
Потому что я хочу тебя трахнуть.
И красивые девочки заливаются звонким смехом. Потому что им нравится, как ты шутишь. Пусть за твоими шутками стоит слишком много грусти.
В своей грустной манере курить ты прячешь свое лицо за вуалью дыма. Ты прячешься от надоедливых женщин и мужчин за стойкой сизой дымкой. И ты никогда не интересуешься, как дела у твоего лучшего друга. Или у его подружки. Или у их мертвых детей.
Ты никогда не интересуешься почему между жизнью и смертью я выбираю смерть.
Маверик.
Подпусти меня.
Ближе.
На шаг.

Ты прислал мне через два дня. На клочке салфетки, испачканной соевым соусом было написано только три слова: «дура ты, пятница».

Мы лежим на траве и бесстыдно пялимся в небеса. Тебе не нравится, что я так мало говорю. Меня бесишь ты повсеместно. Ты тычешь пальцем в что-то абстрактное, и говоришь, что облако похоже на мартышку. Ты тычешь пальцем в мое плечо и говоришь, что я похожа на мертвое море.
Ты -  мальчик, окутанный тайной.
Ты – мальчик, окутанный ложью.
На обрывках салфеток ты пишешь мне своим корявым почерком. И никогда не говоришь этого вслух.
Ты пишешь.
Альмен, мой отец умер от рака легких.
Альмен, мне нравится твое имя.
Альмен, ты невообразимая дура.
альмен, ты меня бесишь.
Ты молчишь и пишешь.

И мы пишем друг другу. Постоянно. Пытаясь найти в себе нечто живое, что еще можно пробудить на свет. То, что можно вытащить. То, что можно спасти.
Но мы мертвы, маверик.
Оба мертвы.

оставленная записка.

перрон – практически эшафот. советуешь не смотреть,
как поездовый большой живот съедает тебя на треть.

я расскажу тебе про небо, если захочешь.

я видела его густые облака, когда в предсмертном крике рождалось мое спасение. я видела небо, когда оно било меня своими лучами теплыми в самую сущность. я видела его, эджилл. согнутая спина, сплошь покрытая ссадинами да порезами, вживалась в родную землю. в место, где родилась девочка_без_изъяна. а глаза, когда соль сочится из уголков и давит тебя в тишине; они видели только небо. беспросветно далекое. и такое же грустное, как некогда позволяли себе быть мы.

я расскажу тебе про берега, если захочешь.

и про то, как уставшие пальцы ног забывались в песке. и о том, как дышать приходилось через раз. и не было сил даже сдаться. и про то, как песок был во рту, смешиваясь с грязной иссохнувшейся  кровью. и про то, как он хрустел на зубах лучшим лекарством. и я искала на границе сознания отблески, на тебя похожие, и боль мешалась с краской цвета ультраморин. и обязательно про то, что можно научить тело не болеть. а клетки эпидермиса все меняются, и во мне не осталось ни одной, что хранила бы твои забытые приступы.

я расскажу тебе про звуки, если захочешь.

и про то, как они оглушали меня посреди обезумевшей листвы. про то, как звуки посреди смерти становятся твоим главным оружием и худшим твоим врагом. как мы становились спасением, а после – атомной бомбой размером с ограбленное сердце. я расскажу тебе про то, как умею на вкус ощущать плач маленьких девочек на простынях, и взрослых мальчиках в тюрьме своей головы. я все их знаю. я учила их, сандалом втирая в больнючие прорези на собственном теле.  и про то, как можно потеряться в первозданной, самим богом созданной, тишине. и как у тебя в глазах все мутнеет, когда ни одного звука. ни одного вздоха. и даже твое собственное сердце не бьется, оставляя тебе только свободу.

я расскажу тебе про огонь. и воду. и медные трубы.

но больше, конечно, о крови. я расскажу тебе, как умалишённая разносила стены в своей комнате, и как истеричные рыдания заполняли все мое существование. и я расскажу тебе, как летели вниз все мои идиотские мечты и все то, что когда-то во мне жило. и как они с грохотом разбивались о всхлипы маленькой девочки морион. и о том, как кровью на стене я писала «не отдам». зачеркивала. «не кричать». зачеркивала. зарастала. и о том, как огонь изъедал шторы комнаты. и о том, как полыхала моя кровать. и о том, как молилась я господу, чтобы он сплавил мое лицо в этом огне. и как я хотела остаться там. спрятанная, заросшая и запаянная. сгнившая, но переплавленная. на полу той самой комнаты, которая горела и шипела. которая прогоняла мое существо.

я расскажу тебе о том, волчонок, как посреди выжженой тишины истины не находится.

и как ты ищешь по сгоревшим опарышам своих воспоминаний какие-то ненужные куски. и о том, что ничего найти уже нельзя. я расскажу тебе, что храм свободы, что рождается за пару часов в твоем сознании – блеф. и о том что сексуальное желание, при его наличии, можно искупить и с фонарным столбом. и о том, что у нас никогда не было боли общей. и боли страшнее у нас тоже никогда не было. и о том, что нас, кстати, тоже нет.
я расскажу тебе о том, мальчик, что больше не путаю голод с любовью. и что бабочек в животе столько, жаль что они все давно разложились.

я нихрена тебе не расскажу, мальчик, что волком грызется мне в спину.

потому что я ничерта из этого не помню, стоит тебе появиться.  и я на слух вспоминаю слова, отысканные в давно забытых молебниках.

скажи, вдвоем бесконечны мы,как мебиусовский лист.
недолюбовь во время чумы. аспириновый Принц и Лис.

«если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»

господа, разрежьте женщине грудную клетку, хватит с вас. господа, возьмите лобзик и прямо по впадине прорежьте бледнющую противную кожу, хватит уже с нее.  господа, глотните самого горького спирта что в крови её, словно глицерин сейчас взорвется. господа, девочка будет молчать.
никто не услышит.

тише, и рот клейкой лентой ей заклейте, чтобы связки не надрывала. сделайте так, чтобы никто не узнал. сделайте это как искусный маньяк, ну давайте же. эджилл, натяни улыбку свою косую. натяни. и вскрой этой девочки наконец горло/груднуюклетку/хотьчтонибудь. и в путь, изучать координаты от груди до низа живота. совсем не страшно, совсем не больно. ты видишь, смерть танцует в том дальнем углу, она чувствует первый запах крови, тот самый первый, когда капля падает на пол. это когда ломаются нервные клетки, это когда сердце надрывается на два или три, метастазами по всему внутреннему организму. ну выдерни позвоночник, сломай кости, раскидай внутренности, пусть она танцует свой танец, пусть сводит тебя с ума, пусть закружит тебя в мрачном ритме.
молчи и режь девочку вдоль.
морион хмурится. морион злится и она так безобразна.

- время не лечит, эджилл, здесь ты безумно прав, - её брови почти сходятся в точке соединения с миром, прямо над переносицей, - время учит нас выживать.
морион неловко берет его под руку, губы себе кусает за бессовестные желания, что рождаются в голове со скоростью смердящего опарышами разлагающегося тела. морион увлекает мальчика [несобой] за собой. и цепляется глазами за понурый воздух. – если бы не время, никто бы не выжил, - бурчит она под нос. и целому миру не слышно.
ну кем она была: воздушной принцессой своего подземелья? играла в куклы, шахматные фигуры эти фарфоровые била, злилась, впадала в ярость? она не была прекрасной феей, которая разбивала всем сердца, и цена им была грошь, как и её.
две маленькие фигурки в черной комнате: эджилл и морион.  молчание и тишина.  распутник и безмолвие рядом. он мял черную прямоту волос ее, плевать что их не стало, закури и отпусти.

слова продолжают свой вальс. они говорят «он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени своего».

морион отчего-то вдруг жмет плечами, ежится, словно обданная водой холодной. мы не дышим ровно целую жизнь. мы не видим ровно целую жизнь. вспышка.

- эджилл. и только имя твое я в кармане ношу. морион смолит сизый дым. и графитовый фиолетовый грязью остается на фильтре. раз за разом. и каждый раз после.  морион щурится новому дню, цепкими пальцами вживается ему в рукав. пустыня.

эджилл, я думала, что нет человека сильнее того, кто боли не чувствует. я думала, что все эти наши фантомные вспышки йодированной сосредоточенности боли и страха – они делают нас слабыми. хилыми. хлипкими. я думала, что именно они, вспышки рыжих и красных цветов, оранжевые круги за темнотой сомкнутых век – они делают нас уязвимыми. гибкими. падшими. и я думала, что нет человека сильней, если он никого не любит. потому что, если ты никого не любишь – никто не может сделать тебе так больно. и никто трижды не станет проворачивать рукоятку длиннющего ножа в твоей спине, если ты никого не любишь. и никто страстными поцелуями не вскроет тебе шею от уха до уха, если ты никого не любишь. раньше мне думалось, что если убить эмоции – я стану непобедимой. иконой. святыней. алтарем. и ты сможешь приткнуться ко мне, как к богу обращенный, за спасением. и я обязательно тебя спасу. я обязательно постараюсь тебя спасти.
и я рвала на себе клочками все неживое.
все то, что мешало мне быть живой.
и окончательно сдохла.
эджилл, скалься на меня, на мертвую, припорошенную снегом грязным к твоему порогу. эджилл, давай, раздери мне глотку, что рождает миллион слов гаже всяких мертвенных личинок и червей.

э д ж и л л с п а с и м е н я

человек, который не чувствует боли – прогорает как спичка. единожды и навечно. и как бы ты ни старался в умиротворенной золе даже тепла надолго не хватит. человек, который ничего не чувствует – он слабее младенца. он мертв. в самом своем корне такой человек подыхает и задыхается.
и меня никто не распинал. и никто терновые ветви не вплетал мне в косы. и кос у меня тоже нет. а я все равно сдохла. как и все в этом мире, кроме системы. кроме строя. и кроме пулеметных приказов мужчины, что заходится пеной у рта.  посмотри на нас, мальчик, мы давно умерли. еще там – в очереди наших рождений. и ничего в этой жизни нам не принадлежит. даже собственные чувства.

- я все время думала, как это будет : как мы поговорим, - голос морион низкий, почти сутулый.  девочка молчит. как я объясню тебе, что искала спасение, а нашла смерть. – а теперь мне слов не хватает. морион смотрит на него, различая знакомые черты. и внутри горит что-то бледно и ветрено.
какой ты, ну господи, какой ты. ничей, а в карманах пакеты с чудесами. за пазухой носишь салюты, фейерверки. не целуешь черные тени в зеркалах, совсем другой. совсем красивый. исколотый, избитый током, параллельный, и тебя наверное не молоком, а кровью обливали. мальчик. мужчина. больной мальчик. наверное во снах слишком сильно любишь самых красивых, а по утрам находишь их живыми. красивыми и живыми. совсем, как настоящими.

- ты, главное, на меня не злись, - скукоживается морион. у мальчика_волка есть сотни причин ненавидеть девочку. за холодные пальцы прямо в позвоночнике. за то, что оставила его, когда он нуждался. за то, что пыталась его спасти. за то, что тело не слушалось и рвалось куда-то.

за узкую лисью морду.
за узкую лисью морду.
за узкую лисью морду.

ради имени твоего, господи, прости согрешение мое, ибо велико оно.

трижды я пыталась остаться призраком. мертвыми останками в преисподней собственного крематория. трижды кусала локти себе, пытаясь обкусанными пальцами достать из самых костей воспоминания о том, о ком и скучать то грешно.
и я знала, что не стану твоей иконой. и еще меньше во мне твоего алтаря.
но я скучала по тебе, чертов мальчишка. я так по тебе скучала.

у нас никогда не было вечера на берегу. а ты никогда не курил. 
девочка  никогда не вспомнит мужчину, который не причинил бы ей боли.
об угли всегда обжигаешься, даже когда они кажутся совсем пустыми и холодными.

я просто знаю. что ты должен меня понять. даже если я проклятая, презираемая, шокирующая, извращенная и первая в очереди на сожжение на костре женщина. ты должен меня понять.

в конце концов, я расскажу тебе про небо, если захочешь.
у меня оно есть, и на нем есть место для тебя.

Woodkid – Ezio's Family
Coldplay – Atlas
ддт - это все
--------------------


Boyd Holbrook
Neil Blomquist
нил блумквист

все, что вы можете узнать о ниле в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ 31 января 1989. [25] ▸ гётеборг, швеция // крагерё. ▸ музыкант, скульптор. ▸ гетеросексуален, свободен. ▸ ханс эрик блумквист - отец, владелец книжного магазина, бывший военный, 47 лет. леона "леа" вестрём - приемная мать, бывшая балерина, учитель танцев, 42 года. ийрленд вестрём [ то есть я ] - сводная сестра, 22 года. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . прошу тебя, не бойся что-то менять. я буду любить тебя, как самого родного человечка, буду всегда помогать тебе теплыми словами. я ищу семью, а ты - и есть моя семья. я могу показать свою анкету, могу помочь со всем, что нужно. только приди и будь моим ангелом-хранителем, моим демоном, моим братом.

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .

Ты открывал ночь Все что могли позволить Маски срывал прочь Душу держал в неволе. Пусть на щеке кровь Ты свалишь на помаду. Черту барьер слов. Ангелу слов не надо.

Сотни чужих крыш Что ты искал там парень? Ты так давно спишь.. Слишком давно для твари. Может пора вниз? Там где ты дышишь телом. Брось свой пустой лист. Твари не ходят в белом.

я вдыхаю твой воздух и ты бежишь по моим венам.
ты сидишь глубоко в моем сердце с самого первого взгляда, с самой первой фразы. ты называешь меня "ири" и целуешь в лоб. ты выдыхаешь сигаретный дым мне в лицо. ты убиваешь меня.

ты ненавидишь слово "брат" и не переносишь приставки "сводный". ты считаешь меня своей, без остатка, без слов и уговоров. нет смысла с тобой спорить, устраивать истерики и избегать тебя. ты всегда находишь меня и не слушаешь.
ты протягиваешь мне сигарету и продолжаешь рассказ о заблудившемся автобусе стейнбека. твои глаза внимательно следят за каждым моим движением, от чего я не знаю, что делать. никотин убивает меня, но ты... ты гораздо более ядовитый.
ты тащишь меня за руку по городам, заставляешь смотреть на худших представителей нашего человечества, испытываешь мои нервы, будто я солдат. я молча делаю все, чего ты просишь, зная, что спорить с тобой не имеет смысла.

ты считаешь меня самым родным человеком в мире. ты готов даже убить за меня, готов, если надо, отдать жизнь, ведь не видишь смысла в старении. да, я знаю твою слабость: ты боишься старости. ты бьешь себя в грудь, качаясь на краю крыши многоэтажки, и кричишь, клянешься, что бросишься под машину в пятьдесят. или утонешь. или уснешь с сигаретой. похоже, идей, как покончить с собой, у тебя хватает.
ты хватаешь меня за руку, когда я иду на свой выпускной и просишь быть осторожной. не терять голову. не пить слишком много. и возвращаться поскорее к тебе, назад, домой. я улыбаюсь и обнимаю тебя, зная, что ты гораздо сильнее волнуешься, чем хочешь показать.
и потому я делаю тебе больно. я прихожу под утро, в разорванном платье, со следами от поцелуев на шее и смеюсь, глядя на тебя. я не хочу быть похожей на тебя, но твой яд так глубоко во мне.

Жить необязательно. Путешествовать — необходимо.
q.

ты, я, европа. ты везешь меня в данию, где говоришь всем, что я твоя жена. я смеюсь, играю в эту игру, целую тебя, живу тобой, дышу тобой. мы лежим на кровати, голова к голове, слушаем инди и старый рок. пахнет кофе, сигаретами и слегка - мятой. от тебя всегда пахнет мятой.
в швеции ты раскрываешь мне свои тайны. я знаю о твоих страхах и твоих мечтах. ты показываешь мне могилу матери и мы вместе плачем. ты прижимаешься к моему плечу и впервые я вижу слёзы на твоих глазах. я глажу тебя по голове, понимая, что никогда не позволю кому-то причинить тебе боль.
мы сидели на кладбище. я не знала твоей матери, но все равно оплакивала незнакомую мне женщину. ведь твоя боль была моей болью.
литва и латвия слились воедино. маленькие отели, море книг из библиотек, которые ты оставлял прямо в номере и не возвращал. кинг, керуак, паланик были нашим миром. я клала голову тебе на колени и засыпала под твой убаюкивающий голос, пока ты читал мне книги.
ты был таким добрым, таким искренним, таким моим, ведь был уверен, что я полностью в твоей власти.
в чехии ты заболел и я поила тебя молоком с медом, кормила горячим бульоном, целовала в лоб, когда ты засыпал. в эти моменты я чувствовала, как сильно ты дорог мне. как никто на свете. любая твоя боль, любая эмоция отзывалась во мне десятикратно.
ты везешь меня в румынию и мы ищем замок дракулы. ты покупаешь себе самоучитель с румынского и мы учимся вдвоем. кажется, что мы - одно целое. нет тебя и меня, только мы.
ты кричишь о том, что любишь меня.
и я молчу.
ты куришь одну за одной, берешь гитару и уходишь, оставив меня одну.

домой я возвращаюсь одна. каждая скульптура, созданная твоими руками, ранит меня. точно так, как я причинила тебе боль.
я убила нас.
мы едем с семьей в крагерё. я пишу тебе письма на мыло. ты молчишь. твой телефон глух и я не знаю, где ты.
я влюбляюсь. я люблю, как никогда не любила.
нил, его зовут хайд. и он занимает вторую половину в моем сердце рядом с тобой.
он дарит мне свободу, нил. и забирает ее. мои дни стали пустыми. наверное, так ты живешь.
нил, приедешь ко мне? согрей меня, хоть немного.
я не прошу большего.
мне просто нужны твои глаза и душа. мне нужен ты.
мне больно.

оставленная записка.

если будет нужен - покажу)

ты привыкнешь к истерикам. все люди имеют свойство привыкать.

nolan funk? давай выберем вместе
ian.
иен.

все, что вы можете узнать об иене в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ дата рождения. [возраст 21-24] ▸ родной город // город проживания [крагерё] ▸ профессия, что душа пожелает ▸ би | гей // помешан на одном человеке ▸ отец, мать - на ваше усмотрение джереми и эмили саммерс - двоюродные сестра и брат . . . . . . . . . . . . . . . . . . . нужен человек, готовый помешаться готовый играть ненормальные, грубые и психованные отношения ну и пост перед регистрацией хотелось бы увидеть

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .
иен.
когда-то я каждый день произносил твое имя с благоговением и легким трепетом. теперь же вспоминать о твоем существовании не хочу.
а ведь я считал тебя ближе друга, больше брата. недостаточно знал, видимо.
еще с детства мы неплохо ладили, наши мамы были и остаются близки и не проходило и месяца, что бы мы не виделись. да что месяца, едва ли не каждый день мы общались, вытворяли всякую чертовщину. ты старше, ты учил меня привязывать к кусочку рыбы нитку и давать кошкам. ты учил охотиться за голубями. и мы строили чудесные "домики", убежища для войнушек и прочего.
потом ты помогал мне с уроками, когда я в школу пошел. ты же уже был большой, все умел. а я восхищался тому, как просто ты решал эти адски сложные уравнения, как умело выводил буквы. как позже помогал с докладами и подсказывал. а я хвастался своим совсем не двоюродным, а родным братом. вряд ли кто не улавливал этих жутко довольных нот в моем голосе. я так гордился приближенностью к такому... такому тебе. вокруг тебя всегда крутилось много человек, все уважали тебя, может слегка побаивались. я не боялся, я искренно любил тебя детской любовью к тому, кто может все и даже больше. время шло, мы взрослели. ты учил меня общению с девушками, так как у тебя это получалось на удивление прекрасно. впрочем, как и все остальное. мы тренировались на турниках, бегали утром и поддерживали тело в тонусе. и я мог спокойно сказать, что ближе тебя у меня никого, что даже эмили так не поддерживает меня, потому что она девушка.
все случилось слишком неожиданно.
слишком, чтобы спокойно это принять и попробовать свести все на шутку.
я не буду в красках описывать, как именно ты дал мне понять, что я для тебя больше, чем друг_брат. скажу лишь, что такое не прощают.
я был о тебе кардинально противоположного мнения. я закрылся в себе. я неделю не выходил из своей комнаты. не ел и не пил.
не волнуйся, родители ничего не знают, я решил не рассказывать им, слишком еще беспокоился за тебя. по инерции.
а потом я сбежал.
выбора особого не было, поэтому я убежал в крагерё, с надеждой забыть о произошедшем, оставить это позади. память такая штука, что в лондоне каждый квартал напоминал о тебе, каждое здание пахло нашим с тобой детством. единственным выходом было покинуть лондон, сменить обстановку. норвегия была подобна второму дыханию. иная обстановка, иное небо, люди, которые грели душу тем, что говорили даже на другом языке. я почувствовал, как перестаю бояться, успокаиваюсь.
зачем ты нашел мой новый номер? зачем и как?
зачем мне эта смс "скоро увидимся, надо поговорить"?
я не хочу, не надо, пожалуйста.

p.s. надо. еще как надо. сойди с ума на мне, дай сбой и зациклись. не дай мне спокойно жить. разрушь всю мою жизнь, лишь бы стать ближе. заставь меня полюбить тебя и покажи, кто я действительно есть. заставь плакать, заставь бежать, спотыкаясь, падая и разбивая ладони, колени, голову о бордюр. заставь умолять покинуть крагерё. будь настойчив в своих желаниях. будь этим иеном, пожалуйста.
и тогда ты, возможно, добьешься желаемого.

оставленная записка.

мое море внутри топит корабли, сейчас там шторм.
шторм, вот уже несколько часов как. все из-за нее.
и из-за тех сотен смс, на которые ответы так и не приходят.
шторм убивает любые мысли, убивает спокойствие, поэтому глаз иногда подергивает нервным тиком.
два часа по моим нерва проходятся лобзиком, пытают на прочность, цепляют клеммы и проводят ток. два часа. бесперерывного мозгового штурма. если в море и остались живые люди, то их давно выбросило из лодок и швыряет из стороны в сторону. а над собой они видят грозовые раскаты свинцового неба. а под собой тонны воды, километры бед.
второй час мои сообщения идут в никуда, второй час я хожу по квартире и нервирую не только себя, но и сестру. родители уехали в дом доделывать ремонт. так даже лучше. иначе меня бы накачали ромашковым чаем и подвергли допросам по поводу странности настроения.
ложусь, нахожу под собой плеер. включаю первое попавшееся.
песня вводит в гипноз, слов я не слышу. я слышу только стрекот грозы и переливы волн. и шепот пены. и плевки воды об скалы. надеюсь, что люди не умрут.
глаза бегают по потолку, долго я не могу лежать, подрываюсь и вновь до кухни, до зала, через гостиную, мимо эмили. очередной встревоженный взор. очередная моя черная стена изо льда. она догадывается, что со мной. и правильно делает, что не расспрашивает. лишь поставила чай передо мной. уже холодный, мои руки трясутся, но я делаю глоток из вежливости. ничего не хочу. хочу ее смс.
телефон никуда из руки, через каждую минуту проверяю, вдруг он дает сбой и не вибрирует? вдруг просто сломался, а я тут на взводе, как человек на прицеле. господи, хоть бы и так.
попытка номер два, ставлю iamx - bring me back a dog и вновь глазами по потолку.
волны музыки пытаются глушить волны внутри. тщетно.
а вдруг она меня разлюбила? а что если я надоел ей? я всегда жил с этим страхом, так вот, пожалуйста.
настало время ему сбыться. ты надоел ей, джереми, как надоедают одни и те же блюда в кафе, ты как вчерашний капкейк, пора тебя выбросить, не есть же.
хорошо хоть не сказала об этом, или не хорошо. не знаю. нет, лучше бы написала, что я больше ее не вдохновляю. что мои слова отныне раздражительны и несут бред, смуту в ее ясный разум.
в ее ангельскую голову. я бы и замолчал. я бы сделал все, что она попросит. абсолютно.
порой кажется, попроси она спрыгнуть с моста, я с ее именем на устах сигану в пучину синюю, лишь бы исполнить просьбу.
в голове перебираю последние слова, что сказал, вдруг обидел?
пальцы против воли хозяина быстро строчат "пожалуйста, прости, если что не так". так будет хоть чуточку спокойнее. так я хотя бы попытался все вернуть.
какие-то два часа смогли разрушить во мне веру в нее. ты не в себе, джереми. ты бредишь, себя же ломаешь.
сумасшедшим вихрем лечу к сестре в комнату, к телевизору с новостями. что если в норвегии произошло что? что если там бедствие? она же может быть уже м...
м
как же
я даже в мыслях не могу представить, что ее может не стать. нет, эти размышления стоит сразу вырезать с корнями, иначе они пустят меня под откос. я же уже лихорадочно считаю, сколько есть денег и смогу ли отправиться прямо сейчас в крагере. из новостей узнаю лишь про акции и что двое туристов погибли в автокатастрофе.
а тесса умеет водить?..
- реми, я так больше не могу. хватит себя терзать, прошу. жалобное лицо эмили как сквозь заслон появляется в объективе и я не сразу понимаю, о чем она просит.
когда же доходит, судорожно глажу ее руки и резко и быстро качаю головой.
- да, конечно. все хорошо.
сухо бросаю и ухожу в свою комнату. тихонько сползаю по стенке и бессмысленным взором утыкаюсь в неизвестность.
пожалуйста
девочка
напиши мне.
море крушит скалы, валуны, осыпаясь, валятся вниз. вода везде, в воздухе, во мне. я задыхаюсь.
"этот город сгорает в агонии. море сорвано
вместе с кожей. не страшно. мы выдержим. между тем
все, что было построено - нами же будет сломано.
мы вне рамок/законов и правил чужих систем."
телефонная трель раздается вместе со звонком в дверь. кого черт принес в это время? хотя, кого он только не может принести. на экране до боли, до облегченного сотрясения легких имя, которое я так ждал там увидеть. я в растерянности.
почему я не отвечаю? я боюсь.
песня назойливо просит меня нажать зеленую клавишу, а я не могу. я оцепенело иду к двери и открываю ее.
вместе с дверью рушится последняя скала. вся сушь погребена под рвущим воздух морем.
на меня смотрит девочка, чьи глаза цвета весны. а светлые локоны как июльское солнце по плечам вьется.
рука нажимает "принять вызов" и тишина поглощает пространство. я молчу в трубку и смотрю на мою_не мою девочку.
ей страшно. она боится меня и жмется. она готова сбежать.
с выдохом спустя минуту я обрушиваюсь объятиями, сковывая руками ее плечи. вдыхаю норвежский запах, привезенный мне ею.
дыхание сбилось настолько, что я скорее глотаю воздух, давясь спазмами.
она здесь. моя девочка, моя песня в голове, что на репите столько месяцев. она здесь. я могу ее видеть.
я могу ее обнимать.
это глупо и совсем не по-мужски, но теплое и соленое из глаз катится к губам и ее волосам. нет, ну что ты за тряпка. сморгнув, провожу ладонью, пусть она этого не видит.
какая же она хрупкая, маленькая. только сейчас понимаю, что мог навредить ей. но отпускать не хочу.
т е с с а
шорох по губам, тихий скрипучий шепот сквозь несмелую улыбку. я все еще не верю происходящему. это мой бред.
вероятно, я сейчас схожу с ума и вижу галлюцинации. тогда ты - мой самый любимый бред. другой я видеть не хочу.
идут минуты, я не могу оторваться, я не могу перестать трогать ее. касаться того, чего не мог, но желал, разве есть что-то приятнее?
теперь каждое прикосновение на вес золота, ценнее воздуха.
провожу рукой от локтя выше, до плеча, еще выше, на шею, обнимаю лицо ладонями. листва глаз дурманит меня, я слышу, как море шипит и в груди наступает затишье. и выжившие жадно хватаются за обломки яхт, как я жадно впиваюсь губами в ее губы.
как я скучал, тесса. как я желал увидеть тебя. вся боль усиливается на миг, чтобы раствориться в блаженстве. теперь мне не больно.
мы смогли сломать стены.
в голове приятная пустота. я держу в руках самое святое, самое ценное, что мог когда-либо держать. я держу бережно, как воду держат в пустыне, чтобы ни капли не пролить.
в моем межреберном море штиль.